Молекулярно-генетические исследования стали новой страницей в истории диагностики и лечения онкологических заболеваний. Они дают врачам важные подсказки и помогают подобрать эффективную терапию. Мы побеседовали с Евгением Наумовичем Имянитовым, известным врачом, совмещающим компетенции по онкологии и генетике, доктором медицинских наук, профессором и членом-корреспондентом РАН, о достижениях науки в молекулярной онкологии и доступности передового лечения.
Я давно работаю в онкологии. Откровенные ошибки в диагнозах на самом деле бывают редко. Другое дело, когда недообследован человек, когда не всё сделано из того, что нужно для лечения. Такое бывает чаще.
В детской онкологии всё сейчас ориентировано на централизацию, и поэтому, как мне представляется, если родители ребёнка занимаются этим вопросом, то есть возможность попасть в специализированное учреждение.
Например, в центр Димы Рогачева в Москве, который несомненный лидер в детской онкологии, или, особенно если это Северо-Запад, попасть к нам в институт онкологии имени Н.Н. Петрова в Санкт-Петербурге. Или в институт онкологии Блохина, где есть детское отделение.
Я считаю, что доступность сейчас выровнялась. Другое дело, что, конечно, родителям тяжело ехать в другой город лечить ребёнка, но это неизбежно.
Это не панацея, но есть онкологические заболевания, при которых молекулярный анализ влияет и на прогноз, и на тактику лечения, и на выбор препарата. Такие ситуации бывают, и в этом случае молекулярная диагностика очень помогает лечить.
Тут несомненными лидерами являются нейробластомы, это одна из самых частых опухолей у детей. При ней может быть амплификация гена N-myc, которая действительно заметно влияет на тактику лечения.
Это классический пример. Другой пример — случаи, когда есть лекарственные препараты для определённых видов генных перестроек. Детская миофибробластома характеризуется тем, что при ней часто бывает транслокация генов ALK или ROS. К этим транслокациям, этим активированным генам, появились подходящие препараты. В детских опухолях часто бывают транслокации генов NTRK, и здесь опять же появились эффективные лекарственные препараты.
Технологическая платформа абсолютно одинаковая, но при этом я настаиваю, что лаборатория — это не отдельное учреждение, она должна быть полностью интегрирована в медицинский процесс. Я считаюсь компетентным специалистом, но гематологические заболевания я не люблю диагностировать, потому что с точки зрения технологий мы можем это сделать, а клинической эрудиции не хватает. Есть специализированные учреждения, которые сделают это лучше, чем мы. Но если брать набор методов, то он абсолютно одинаковый.
В детской онкологии часто находят транслокации, и это сразу подсказка, как лечить. Таких ситуаций я несколько припоминаю.
По-разному, всякое бывает в медицине. Тут нельзя обобщать. Конечно, у каждого врача бывают случаи, когда лечили-лечили, и вдруг после исследования полностью изменилась картина. Чаще бывают ситуации, когда обследовали и нашли что-то новое.
Давайте ограничимся вопросами, которые напрямую связаны с моей профессиональной деятельностью. Я свою жизнь строю так, чтобы у меня свободного времени не было. Работа разнообразная, я не делаю всё время одно и то же. Если верить тому, что говорят, смена деятельности — это и есть отдых.
В детском возрасте я ходил в кружки микробиологии и генетики в Дворце пионеров. Меня убеждали окружающие, что лучше бы заниматься биологией, это более строгая наука. Я не захотел, так как был увлечён именно медицинскими исследованиями, поэтому выбрал медицинский институт. Моей целью было заниматься исследованиями, это не типично для нашего медицинского образования, которое готовит тактических врачей.
Потом я пошёл работать, стал заниматься изучением механизмов рака. Потом появилась возможность делать что-то для практической медицины, и имея профильное образование и интерес к этой сфере, я с удовольствием стал эту возможность реализовывать.
Тут предсказывать сложно. Конечно, у нас появилась таргетная терапия — угнетение тех сигналов, которые приводят к бесконтрольному делению клетки. У нас сейчас большую значимость приобрела иммунотерапия. Правда, к детской онкологии она, как правило, не очень пригодна, потому что опухоли у детей содержат мало мутаций, мало антигенов. Таргетная и иммунотерапия — несомненные достижения, и я не предвижу больших революций, потому что то, что происходило на моём веку, это всё-таки плод поступательного развития.
Это как раз колоссальное достижение молекулярной онкологии, в которой я работаю, что мутации стали инструментом, ключом к лечению. Вы абсолютно правы! Если есть мутации, появляется возможность подобрать таргетную терапию.
Сейчас стираются такие явные различия между большими и маленькими городами, даже в том, что касается быта. Я много езжу по стране и вижу это своими глазами. Если говорить о медицинских аспектах, то очень многое берёт на себя государство. Конечно, проблемы есть. И в каждом регионе они зачастую свои.
Министерство здравоохранения возложило на наш институт онкологии им. Н.Н. Петрова функции референс-центра. Я этот референс-центр возглавляю, и мы работаем по всей стране. Нам любое медицинское учреждение может прислать биологический материал на анализ, многие подобные анализы оплачиваются государством. Тут есть нюансы, я не могу сказать, что всё идеально.
Но колоссальный шаг вперёд, инфраструктурный и организационный, был сделан.
Тут я соглашусь. Дело в том, что у нас покрытие ОМС появилось недавно, и в зону этого покрытия попали только те исследования, которые позволяют назначать дорогие лекарственные препараты, и те, для которых есть зарегистрированные наборы. Редкие исследования, в частности по цитогенетике, в зону покрытия не входят, так как для них нет зарегистрированных наборов. Это существенный недостаток.
В детской онкологии и цитогенетике ситуация нуждается в проработке, потому что я не вижу необходимости для каждого теста требовать регистрационное удостоверение. Для индивидуальных тестов и редких заболеваний мне тоже это кажется не очень рациональным. Во взрослой онкологии тоже такое бывает, я с этим сталкиваюсь.
Очень хорошо, что есть такие фонды, как ваш, которые помогают сглаживать те ситуации, в которых пока остаются проблемы.
Не дай Бог оказаться в такой жизненной ситуации. Я могу только пожелать максимально хорошо выйти из этой ситуации, чтобы она не повторялась. И будем надеяться на прогресс медицины, прогресс науки, когда подобные ситуации станут более поправимы.
Алиме 5 лет, она любит рисовать, собирать пазлы, играть с друзьями, увлекается танцами. Девочка живет в городе Сунжа Республики Ингушетия.
До марта 2023 года Артем ничем не отличался от своих сверстников: ходил в садик, играл в машинки, веселился с друзьями.
Он весёлый, жизнерадостный мальчик, обожает живую музыку и слушать, как папа играет на гитаре.